«Киберпсихолог – профессия настоящего времени»

Этот факт, как и работа профильной лаборатории и создание общего курса той же тематики стали основанием для присуждения звания «Человек года 2023» Валерии Демаревой, доценту кафедры социальной безопасности и гуманитарных технологий ННГУ, кандидату психологических наук, заведующей лабораторией киберпсихологии.

О работе, новых направлениях в психологии и ближайших перспективах нынешнего века цифровых технологий она рассказала в интервью NN.DK.RU.

Валерия, киберпсихология – направление новое, причем настолько, что на церемонии «Человек года 2023» немало гостей услышали о таком впервые. Что это такое и что за программа?

— У нас, на кафедре социальной безопасности и гуманитарных технологий факультета социальных наук ННГУ, об этом задумались в конце 2019 года, когда наш декан — Роман Викторович Голубин — предложил мне подать заявку на грант для открытия магистратуры по киберпсихологии. Грант мы выиграли и стали разрабатывать программу обучения для магистров. Отталкивались от того, какую роль мог бы взять на себя такой специалист на работающих предприятиях, какой он мог бы внести вклад в современный бизнес-процесс. Поскольку понятно, что вакансий «киберпсихолог» еще не было. У меня был опыт работы с компанией HARMAN, когда нас, психологов, привлекали в качестве консультантов для проекта, ориентированного на разработку IT-моделей, определяющих состояние человека. А это задача не только техническая. Изначально пригласили как психофизиологов, но потом наши обязанности стали шире и пришлось освоить программирование. В итоге получился новый тип профессии, где ты знаешь и как работает организм (физиология), и можешь некоторую простую компьютерную модель построить на основании этих знаний и упаковать это в продукт. И с учетом этого опыта проанализировали, где могут работать такие специалисты, выделили несколько компетенций и придумали учебный план.

Фото: Андрей Скворцов, фотограф ННГУ

И, в итоге, кому нужен киберпсихолог, где работают такие специалисты? Может ли он вести прием как психолог?

— Он может проконсультировать по онлайн-девиациям (отклонение в поведении), по зависимостям в этой сфере. Также прорабатывали вариант, что это коуч для работающих удалённо. Мы разрабатывали концепцию в период изоляции из-за ковида, а тогда регулярно освещалось в прессе – и в нашей, и за рубежом особенно, – что люди чуть ли не «сходят с ума», работая из дома, они не могут организовать свое время и еще ряд непростых моментов, для кого-то это было реальностью. И помочь с этим человеку — одна из возможных ролей киберпсихолога.

В нашем понимании у киберпсихолога три основные роли. Во-первых, это консультант, о чем только что упомянули. Во-вторых, это исследователь — он изучает взаимодействие человека и виртуальных сред. В-третьих, это разработчик. Поскольку он обладает навыками программирования, дизайна, он может разрабатывать свои IT-продукты.

И такие специалисты у вас выпустились впервые в 2023 году?

— Да, первый выпуск магистров был этим летом, у них срок обучения – два года. А в прошлом году мы открыли массовый курс по киберпсихологии, на который может прийти учиться любой желающий и по его окончании получить соответствующий сертификат. Он называется «Введение в киберпсихологию», длится четыре недели, мы принципиально сделали его бесплатным, чтобы как можно больше человек могло его пройти. Запускаем набор несколько раз в год.

А когда была открыта лаборатория киберпсихологии?

— Идея появилась в конце 2020 года, тогда же начали закупать и первое оборудование. Официально она открылась в 2021-м. Тогда я еще сотрудничала с компанией HARMAN и часть экспериментов для них проводились в нашей лаборатории по их заказу. И в этот же год был первый набор магистров-киберпсихологов, в итоге и мои коллеги, и мои студенты участвовали в этом первом для лаборатории проекте. Конечно, порой было сложно на уровне взаимодействия. С одной стороны была компания, которая является исполнителем перед зарубежными заказчиками (и, если они хотели что-то изменить, это надо было делать быстро), а с другой — университет с его специфическим подходом к документам и процессам. Но, находили общий язык, жаль, что проект свернули год назад.

Какова была главная цель при создании лаборатории киберпсихологии?

— В лаборатории мы проводим различные исследования, в том числе и по заказу компаний и организаций. Изучаем состояние человека, его реакции, это можно применить во многих сферах деятельности. Все, что мы делаем, мы разделили на семь исследовательских юнитов (направлений). Это нейромаркетинг и фокус-группы, исследование состояний человека-оператора, исследования видеоигр и киберспорта, AR и VR (дополненная и виртуальная реальность), психолингвистика и билингвизм, психология познания и когнитивная психология, нейрофизиология.

Что вы называете нейромаркетингом?

— По сути у нас идут вместе оценка юзабилити (от англ. usability — «удобство и простота использования, степень удобства использования»), и нейромаркетинг. Потому что любой объект, с которым человек взаимодействует, может быть удобным и привлекательным. Или нет. И мы оцениваем реакцию человека на объект или явление, и, при необходимости, предлагаем варианты оптимизации, чтобы реакции были другие. Например, показываем страницу сайта, записываем движение глаз человека, который ее смотрит, выясняем, какие возникают «узкие места» в плане юзабилити и готовим рекомендации о том, как можно исправить сайт. Переставить разделы, перекрасить кнопку, сменить картинку – это все работает на конечную цель.

Или, например, тестируем товары. Так один из региональных производителей продуктов питания готовился выйти на зарубежный рынок и хотел модифицировать упаковку так, чтобы товар хорошо продавался в конкретной стране. Мы набрали группу студентов из этой страны, группу российских студентов, проводили тестирование и изучали их мозговую активность, ритм сердца, движение глаз, когда они рассматривали упаковки, когда они пробовали эти продукты. И на основании этого подготовили для заказчика отчет о том, как реагируют на конкретный товар их целевая аудитория.

А вот такое направление как психология познания и когнитивная психология — это более фундаментальная вещь. Здесь, например, мы по анализу движения глаз, исследуем, как люди рассматривают тексты, которым они доверяют, и которые они воспринимают не как истину. То есть, казалось бы, это философский подход, но мы ввели психофизиологию. И отдельный юнит — это чистая нейрофизиология, когда мы проводим фундаментальные исследования, измеряем мозговую активность, как и что там происходит.

Тогда у вас должно быть техническое оснащение серьезное….

— Да, у нас есть энцефалограф, который ритмы мозга фиксирует, очки с ай-трекерами (это приборы, которые движения глаз фиксируют), разные варианты шлемов виртуальной реальности, автосимулятор, кардиодатчики, полиграф и разные комплекты для биологической обратной связи. Это ободок с датчиками, которые фиксируют ритмы мозга, когда человек смотрит на экран. И в зависимости от того «как работает голова», картинка меняется. Так человек учится, например, саморегуляции. Это когда на экране летит птица, и она летит, пока у тебя сердце бьется с определенной частотой. Твоя задача — научиться не нервничать и держать свой ритм, поскольку, когда сердце начинает биться чаще, то птица на экране начинает падать. И вот на этом основаны тренинги биологической обратной связи.

И реально так регулировать сердце, давление?

— Да, с сердцем, с дыханием — это достаточно легко. По сути, человек так учится самостоятельно регулировать свое состояние. Даже если вы дома попробуете пульс контролировать, то сначала вам покажется, что это сложно, но со временем даже без каких-либо интерфейсов станет очевидно, что это реально и не трудно. Вот с ритмами мозга — это гораздо сложнее….

Что за направление о состоянии человека-оператора?

— Это исследование внимания и периодов его потери у операторов-машинистов, а также водителей, диспетчеров и всех, кто обязан в течение смены наблюдать за какой-либо системой и производить монотонные повторяющиеся движения. Например, мы составили алгоритмы, чтобы детектировать потерю бдительности машинистом. Программа через видеокамеру считывает его лицо и движение глаз, анализирует их динамику, движение век, и на основании этого определяет, появилась у человека сонливость или нет. Эти разработки уже закончены, переданы заказчику и на них скоро будет получен патент. Похожие разработки обсуждаются и для автомобильного транспорта, о внедрении контроля бдительности водителя.

А патент не ограничит использование таких разработок?

— Нет. Патент оформляется на конкретную версию системы под задачи конкретного заказчика и для конкретного вида транспорта. Мы принципиальны в том, что не предлагаем готовые системы, потому что они в любом случае не будут хорошо работать. Здесь очень важна специализация. Если это автобус — это одно, коммерческий автомобиль — другое, личный автомобиль — третье. Каждая версия системы будет уникальна, там разные алгоритмы.

С заказчиками из бизнеса сложно в этом плане, обычно они просят уже готовые решения, которые можно сразу внедрить.

Например, был запрос: «Дайте нам готовое решение, чтобы детектировать выгорание». А это не те решения, которые даются готовыми, они всегда делаются под заказчика. И мы просим составить ТЗ, поставить задачу, приводим примеры, как это может выглядеть. Но им хочется купить готовое, без предварительных исследований! Но это не папки и не ручки, такие решения в любом случае должны хотя бы дорабатываться под конкретного заказчика.

Сейчас немало программ обучения, где используют виртуальную реальность, такие комплексы устанавливают сейчас и в школах. У вас есть исследования, как дети со всем эти взаимодействуют?

— Тут сложность в том, что безопасность виртуальной реальности еще никто особо не изучал. И мы сейчас проводим эксперименты, смотрим, как человек реагирует, например, что происходит с ритмом его сердца, когда он пребывает в виртуальной реальности. Очень мало статей, в которых рассматривались бы конкретные противопоказания. Из тех статей, что я находила — это склонность к эпилептическим припадкам или какие-то сильные нарушения сердечно-сосудистой системы.

С другой стороны, сценарии виртуальной реальности могут быть разными, и там может быть какой-то травмирующий опыт. Для других не травмирующий, а для конкретного человека — да. Испугался он, например, чего-то. И что делать? Мы с этой стороны экрана и не поймем, что он напуган, а он там уже «с ума сходит». Тем более, если это ребенок. Поэтому мы за то, чтобы систему виртуальной реальности дополнять датчиками, которые записывают реакцию организма. И наш концепт в том, что мы не только фиксируем, например, ритм сердца, но и связываем его со сценарием виртуальной реальности. И если фиксируется, что человек себя плохо чувствует, чтобы подавался сигнал о том, что уровень сложности надо снизить. А в серьезных случаях – вообще принудительное выключение сценария. На наш взгляд, это так должно выглядеть.

А нет исследования, что, образно говоря, обучение в виртуальной реальности эффективнее, чем без нее?

— Нет. Обычно в научных статьях пишут аккуратно: мы показали, что она не хуже, чем традиционная. Надо понимать, что если мы говорим о школе, то это не только знания, это социальный институт образования, где ребенок учится общаться в больших и малых группах. Он учится на себя принимать разные роли: я-одноклассник, я-ученик, выше меня есть учитель. И если все обучение увести в виртуальную реальность, тогда как получит ребенок навыки общения, soft skills где? Их не будет. Надо аккуратно к этому подходить.

Какие у вас планы на будущее, что ждете в ближайшее время?

— Сейчас ожидается приказ Минцифры России, что все государственные сайты должны будут иметь страницы, адаптированные для людей с ограниченными возможностями (ОВЗ), в том числе для незрячих. И в этом плане мы сейчас сотрудничаем с IT-кампусом «Неймарк», чтобы нашу магистратуру немного переориентировать в эту сторону и обучать в том числе проектированию адаптивных интерфейсов. Со следующего года мы в учебный план добавим несколько дисциплин, а через год — изменим название курса магистратуры на «Киберпсихология и проектирование адаптивных интерфейсов».

То есть, сделаете цель обучения более широкой?

— Скорее более узкой. Потому что сейчас есть проблема, когда к нам приходят поступать в магистратуру. Они нас спрашивают: «Вот пойду я к вам — кем я стану?». И пока нет ответа на этот вопрос, потому что сейчас это можно применить там, где ты уже работаешь. Если ты дизайнер — будешь более крутым дизайнером, если ты что-то проектируешь — будешь еще круче это проектировать, если консультируешь людей — будешь их по-другому консультировать. То есть нет однозначного ответа. А так будет ответ, что сможешь, как минимум, проектировать адаптивные интерфейсы. И это скорее не расширение, а конкретизация. То есть мы оставляем все, что было, и добавляем такой узкий момент, который будет востребован. Как только приказ выйдет, то нужны будут люди, которые будут все это создавать. А их нет, потому что их нигде этому не учат. Это должна быть какая-то гибридная команда, где работает и дизайнер, и программист, и киберпсихолог, у которого есть знания, как проектировать интерфейсы, которые всем понятны и которые подходят для ОВЗ.

Но, если мы говорим про интерфейсы и приложения, то потенциально киберпсихолог должен быть в каждой команде разработчиков, которая делает продукт на широкую аудиторию?

— Да, но для этого надо, чтобы в таких командах возникло понимание, что им не хватает этих знаний и компетенций. Пока многие считают, что достаточно знаний об UX-дизайне. Но если человек знает, как работают когнитивные процессы, как восприятие устроено — это совсем другое. Конечно удобней, когда у тебя один человек и дизайнер, и психолог, и программист. Но это скорее для гибридных команд.

Какой ваш прогноз на будущее, чего ждать?

— Я вычитала в одном журнале — он был даже не научный, а скорее на бизнес ориентированный — о том, что если смотреть на то, как сейчас бурно развиваются нейросети, то вскоре появятся психологи, которые будут контролировать процесс их обучения. Потому что как нейросеть обучается? Ты в нее кидаешь базы, она как-то обучается сама, и пока это «прокатывает». А дальше что будет? Потому что если они продолжат так активно развиваться, тот же Chat GPT и другие мощные языковые модели, то понадобится внедряться в этот процесс. Вот это самое интересное из прогнозов. И это логично: нейросети обучаются сами по себе, и мы уже не знаем, что в этих больших моделях происходит. Чему она там научится, какие выводы сделает.

А насколько нас в будущем может захватить виртуальная реальность?

— Не знаю. Потому что когда ее только начали разрабатывать, то считали, что сейчас вот люди быстро поймут, как сделать вот это 3D, как убрать укачивание, задержку реакции — и будет мощное развитие технологии, виртуальная реальность будет везде. Эти прогнозы не оправдались. С одной стороны, над технической составляющей работали дольше, чем хотелось бы — не могли решить многие проблемы, чтобы человека хотя бы не мутило, когда он в это несовершенное 3D попадает. С другой — еще и психологические моменты мешают, не готовы люди полностью в виртуальный мир переходить. Те, кто очень хорошо разбирался в этом, люди знающие, делали прогнозы, которые уже не сбылись. Поэтому здесь прогнозы делать очень сложно, я сейчас даже не возьмусь.

Читайте также на NN.DK.RU — как прошла юбилейная премия «Человек года».