Владимир Гройсман: «Тот ужас, который мы видели, изменил нас»

Наша встреча с «Человеком года-2016», генеральным директором издательско-полиграфической группы «Деком», директором благотворительного фонда «Сострадание-НН» Владимиром Гройсманом состоялась в его кабинете в здании на ул. Большая Печерская, все свободное пространство в котором, кажется,  занимают книги и собаки. Книги стопками лежат на столе и стоят на полках. Собаки (вернее, много копий одной и той же собаки) взирают с настольных календарей и рекламных листовок.

Заходя в кабинет, я разминулась с представителем автономии грузин «Золотое руно» Владимиром Тодуа, который приходил, чтобы рассказать интересные факты для краеведческих книг, издающихся в «Декоме». «Вы знали, что ул. Грузинская названа в честь князя Георгия Грузинского,  предводителя нижегородского дворянства, который похоронен в Лысково, в Преображенском соборе?», - встречает меня вопросом Владимир. Оказывается, улица получила свое название от Грузинского переулка, названного так по стоявшей здесь усадьбе Георгия Александровича Грузинского, правнука грузинского царя Вахтанга. Князьям Грузинским принадлежали домовладения в Нижнем Новгороде и село Лысково.

С такого небольшого экскурса в историю началась наша беседа, которая продолжилась разговором о книгах и ситуации в «загибающейся отрасли офсетной цветной печати», коснулась плохой кармы Нижнего Новгорода, а закончилась размышлениями о том, чему учат собаки и как жить в городе, где есть люди хуже зверей.

Издательство «Деком» основано в 1991 г. Сейчас работает как группа компаний, занимается, в том числе, оптовой и розничной продажей книг. В 1996 г. компания «Деком» открыла первый книжный магазин «Дирижабль», сейчас их четыре. В 2007 г. в свободных площадях помещения, где уже больше 10 лет действовал магазин, заработало кафе «Библиотека» (стабильно занимает на TripAdvisor 1-2 место в городе), позднее – бар «Фонотека» (общепит Владимир Гройсман называет одним из перспективных направлений деятельности в настоящее время). «Деком» к настоящему моменту издал более 7 млн книг, его оптовое торговое подразделение является региональным представительством издательства АСТ. В  2015 г. «Деком» реализовал в опте и в рознице почти миллион книг (999 990 шт.). В том же году компания продала типографское оборудование и к 1 января 2016 г. закрыла офсетную типографию. «Агонию можно было бы продлить, но у меня не было на это ни сил, ни желания. Мы ушли от массовости: купили цифровую машину, уровня которой в Нижнем Новгороде нет, и печатаем теперь только «малотиражку». Большие тиражи книг печатаем в типографии в Санкт-Петербурге».

Владимир Гройсман признается, что одной из причин закрытия типографии стал не только кризис в отрасли («типографии сейчас закрываются массово по всей стране»), но и объем работы по отлову, стерилизации собак, содержанию и строительству приюта для животных.

— В начале 90-х тиражи книг у «Декома» составляли 100-300 тыс. экземпляров, сейчас редко превышают 3-5 тыс. Это значит, что россияне читать меньше стали?

Скорее, себестоимость книги, от которой зависит ее тираж и качество, очень сильно возросла. Например, при двухтысячном тираже фотоальбом в 300 листов, созданный при участии нескольких авторов, меньше чем 1500 руб. в рознице стоить не может. Несмотря на то, что в России бумага производится, половину альбомов мы печатаем на импортной бумаге, это вопрос качества. А для качественной художественной цифровой печати бумага в России просто не производится.

Типографии в нашей стране загибаются  массово. Это процесс начался вместе с ростом курса доллара. В это время две отрасли сильно погорели – полиграфическая и кондитерская. Например, мои хорошие знакомые занимались «кондитеркой», изготавливали в том числе хорошего качества вафли, но после роста курса себестоимость продукции стала такой высокой, что стала проигрывать конкуренцию массовым аналогам. Химичить, добавлять пальмовое масло мои знакомые не хотели, поэтому закрыли фабрику. Оборудование с предприятия в течение полутора-двух месяцев вывезли индусы и китайцы. А, например, у нас полиграфическое оборудование индусы купили через неделю. Волна скупки полиграфического оборудования началась в России с первым ростом курса доллара. А сейчас пошла вторая волна – типографии не справляются, кредитования нет. Однако покупать оборудование уже некому, кто хотел его уже приобрел, ведь мировой рынок подержанной техники не такой большой. Таким образом, в полиграфической отрасли офсетная цветная печать — загибающаяся от начала и до конца.

Внутренняя этика как она есть

Весь бизнес семейный подряд Гройсманов строит, опираясь на внутреннюю этику, и при этом  –  качественная бумага, итальянская мука, самые эффективные лекарства и оборудование для лечения животных. Это же касается ценообразования: цены в «Дирижабле», «Библиотеке», «Фонотеке», ветгоспитале «Зоозащита НН» принципиально средние или ниже средних. Хорошие зарплаты и помощь работникам тоже принципиальная позиция. «Во главе угла у всех наших предприятий стоят этические принципы. Мы  работать нечестно не хотим и не будем этого делать», — подчеркивает Владимир Гройсман.

— Вы говорите, что общепит — одно из основных направлений вашей деятельности сейчас. Оно же самое прибыльное?

Нет, локомотивом у нас является все-таки розничная торговля книгами. Но в летний период, когда рынок «проседает», кафе нивелируют это падение. «Библиотека» круглый год работает стабильно, потому что очень популярна у нижегородцев. Это трудно поддерживаемый уровень. Но мы не меняем принципы работы  в кризис – используются, например, только импортное сливочное масло, которое стоит в 2 раза дороже аналогов, качественные сливки, итальянская мука для пиццы и собственной  пасты.

Из-за того, что посетителей много, прибыльность и оборот у кафе очень пристойные. Однако сейчас основная проблема заключается даже не в росте себестоимости, а в элементарной нехватке качественных сертифицированных продуктов. Трудно купить хорошие сливки или сметану. Это почти безвыходная ситуация: «химичить» мы не можем, а качественного продукта нет. Но я уверен, что ребята найдут выход — в «Библиотеке» и «Фонотеке» собралась отличная команда.

— Как изменилась жизнь в городе за последние полвека? Какие у вас внутренние ощущения?

Нехорошие. Знаете, как Иосиф Бродский сказал: «Я думаю, что сейчас действует один-единственный закон - умножение зла. По-видимому, и время предназначено для того же самого». Дальше, правда он добавляет: «Меня при сегодняшних обстоятельствах удивляет только одно: сравнительно частые проявления человеческой порядочности, благородства, если угодно. Потому что ситуация в целом отнюдь не способствует порядочности…».  Я эту точку зрения целиком поддерживаю. Я не пессимист по натуре, но этюдов оптимизма особо не вижу. Только в частностях. В нашей здешней жизни так же, регионы я сравнивать вообще не берусь, но по-прежнему считаю, что регион мог двигаться вперед, и что Борис Немцов был лучшим губернатором. Благодаря широте его личности и качествам характера шансы у региона были на старте очень хорошие. Когда Немцов ушел от нас, у меня была мысль, что регион сдуется. Ну, оно так и получилось, в принципе. Рядом с Нижегородской областью есть субъекты, которые развиваются гораздо шире, динамичнее, у них больше перспектив. Я говорю не только про Казань, а и про Чувашию, например. Это не значит, конечно, что делать ничего не надо – тут по принципу «делай что должен…»

— Почему так происходит с Нижегородской области? Все зависит от руководства?

Это зависит от комплекса причинно-следственных связей, включая те, которые нельзя описать словами. Полумистических в том числе. Лично мое мнение, что Нижний Новгород - город реально «проклятый» в каких-то частностях, и я считаю, что многие  положительные качества, которые приписывались городу, на самом деле таковыми не являются. По мне Нижегородская ярмарка, например, была «бичом» города, потому что принцип «торгуй, а потом гуляй», притягивал сюда такое количество отрицательной энергии, что просто ужас.

— То есть, у города сформировалась нехорошая «карма»?

Нижний Новгород находится на сломе тектонических плит, и этот слом, возможно, отразился на нем во многих плоскостях. Судьба города в наше время как складывалась? Сначала было прирастание города Автозаводом, насильственным трудом, потом закрытость города в советское время, которая тоже ничего хорошего не дала. Простой пример – в любом городе, в котором есть жизнь, развивается наука и культура. Про нижегородскую науку ничего плохого сказать не могу, но что касается культуры? Где наши писатели, поэты, музыканты? Мы назовем единицы фамилий. А рядом, в городах с похожим прошлым, выросла целая культурная среда. Например, Екатеринбург, также раньше закрытый город. В начале перестройки там образовывается свердловский рок-клуб, живет множество поэтов, музыкантов. То есть, в Нижнем Новгороде со средой что-то не то. Но это не значит, конечно, что нужно меньше работать и меньше двигаться.

Позитив я вижу в большом количестве нормальных людей, которые формируют свои точки притяжения, среды и т.д.

— Желания уехать не было у вас?

Я всю жизнь живу в Нижнем Новгороде. Желание уехать было когда-то, но быстро растаяло. Потому что в любом случае эмиграция — это путь, не способствующий полной жизни. Всерьез я эмиграцию не рассматривал.

Люди и звери

Много лет Владимир Гройсман является вегетарианцем. По его словам, это осознанное решение. «Однажды у меня что-то «щелкнуло», и я пришел к выводу, что животных есть нехорошо. Лично для  меня невозможно было бы сейчас одновременно спасать собаку, а корову есть. И какие-то медицинские аспекты в качестве оправданий — это самообман. Есть вегетарианство насильственное и ненасильственное. Ненасильственное – это когда ты свой взгляд не проповедуешь и не требуешь, чтобы все вокруг стали такими, как ты. Это осознанный выбор каждого человека», — говорит он. «Пищевые привычки людей – самые сильные, потому что люди едят всегда. На свадьбах, похоронах – везде. Аппетит отбивает только самое сильное переживание. Человек, который осознал, что еда не главное, и что он не хочет есть животных, их не ест».

— С благотворительным фондом защиты животных «Сострадание НН» у вас тоже «щелкнуло» в какой-то момент?

С фондом все сошлось в одну точку. Там были, правда, и мистические моменты. В какой-то момент стало понятно, что в Нижнем Новгороде жестоко убивают собак. Я не знал технологии, но когда увидел, как все это происходит, понял, как это ужасно. Разве это нормально, когда в городе 7 тысяч собак каждый год убивают незаконным и мучительным способом? И считается, что ничего другого сделать нельзя, потому что бездомные животные опасны и т.д. При этом очень выгодно было распространять байки, что бездомные собаки очень опасны для людей. Статистика РФ говорит о том, что 80% укусов людей делают домашние собаки, 95% смертельных случаев происходит от укусов домашних собак. На отлове и уничтожении животных всегда кто-то зарабатывал деньги. Потому что рентабельность в таком «бизнесе» как в наркобизнесе, наверное.

Представьте, за отлов, стерилизацию, ветеринарную помощь в области платят от тысячи до двух с половиной тысяч рублей за собаку. А медицинское средство, чтобы убить животное, стоит тридцать рублей, это легальное. Нелегальное стоит пять рублей. Рисовались бумажки, где указывалось, что собаку ловили, кормили и передерживали на бюджетные деньги, а потом якобы пришел ветеринар и признал ее смертельной больной. При этом часто собак убивали и убивают при отлове. Потом трупы собак утилизировались (я уверен, что просто выбрасывались на свалку), а деньги списывались. Это круговая порука.

Но при этом понятно, что у города была и есть реальная необходимость в снижении численности безнадзорных животных. Мы в это влезли, и дальше нужно было либо срочно вылезать и уезжать отсюда, потому что невозможно ходить по городу и понимать, что любую бегающую собаку завтра могут убить, — либо влезать в эту историю окончательно. Что мы и сделали. Это был очень тяжелый выбор, но как оказалось, мы даже не представляли, во что на самом деле влезаем.

И все равно это война, в которой невозможно победить. В Нижнем Новгороде мы спасаем животных, а в области их убивают. Недавно мы начали работать в Дзержинске, а до этого я туда ездить не мог, потому что понимал, что за год там убивают под три тысячи собак…

В людях эмпатия либо развита, либо нет. Одно дело, когда ты не понимаешь всего ужаса ситуации – вроде, где-то абстрактно убивают собак. И другое дело, когда ты приехал на Левинку и увидел это в сублимированном виде: эти ужасные мучения перед смертью отражены в закушенных языках, выпученных глазах. И трупов собак там под две сотни. Как после этого можно обычно жить? У нас ловцы и врачи много чего жестокого видят, но здесь они выходили с разборки трупов собак просто серые. Есть, конечно, некие этюды оптимизма, все-таки мы многим собакам помогаем, но ужас того, что мы видим, уже не позволяет нам остаться прежними людьми.  Другое дело, что в этой среде выжить может только оптимист, потому что этот ужас надо чем-то компенсировать – йогой, сторонними увлечениями. Иначе просто легко года за три сойти с ума.

— Как вы думаете, что в голове у людей, которые так жестоко убивают животных?

Я не знаю. Для меня это не люди в общечеловеческих понятиях, а выродки. Но ведь и в войну кто-то в концлагере работал, детей убивал, а потом нормально жил и детей рожал. Я думаю, что тут целый комплекс причин, идущий из детства, из семьи, возможно, приобретенный какой-то надлом психики… Вы знаете, как нацисты готовили гитлерюгенд? В программу входила отправка подростков в летние лагеря, давали им вначале лета  какую-то живность – щенка или кошку, а в конце обучения, через несколько месяцев, нужно было ее убить – горло перерезать, или что-то подобное. Кто-то мог, а кто-то нет. После этого кто-то мог легко людей убивать, а кто-то не мог.

С точки зрения убийства собак происходит, я думаю, то же самое. Человеку, который убивает собак, убить человека ничего не стоит. Потому что разницы по эмоциональной отдаче в момент убийства животного и человека фактически никакой нет.

— Сколько всего животных прошло через приют и отлов за эти три года?

Приют – это более благодарная тема, потому что мы много животных отдаем, а отлов – это тема пессимистичная насквозь, потому что мы вынуждены отправлять на улицу животных, которые могли бы быть пристроены в семьи. Судьба животных на улице безнадежна и безрадостна. Через отлов у нас прошло порядка двенадцати тысяч животных, а в семьи отдано за эти три года больше полутора тысяч.

— У вас дома сколько животных обитает?

Два кота и полторы собаки.

— Полторы?

Это собака отца, которая живет то у меня, то у него, такая же, подобранная на улице. В Крыму, правда, не у нас.

— А какие породы?

Ну, какие у меня могут быть породы? Дворняги, конечно.

— Сколько денег вы тратите на фонд?

Когда я кому-то из своих товарищей  эту цифру называю, то  звучит немного ошарашивающе, потому что непонятно это никому, а цифра велика. На приют бюджет не дает ничего, хотя в Нижнем Новгороде должен быть муниципальный приют, и не один. При этом на отлов, программу стерилизации и обратного выпуска выделяют сейчас 1 тыс. руб. на собаку. Это четверть от необходимого, но останавливать программу в 2016 г. мы не могли, потому что если не поддерживать количество операций стерилизации, то численность  безнадзорных животных вырастет. А сейчас она падает.

В 2017 г. ожидается, что город выделит  на это дело больше средств, и наша доплата будет выглядеть не такой шокирующе высокой, и мы тогда эти деньги (если это будем мы, ведь конкурс проводится каждый раз), сможем потратить на развитие госпиталя и приюта – построить дрессировочные крытые площадки и т.д. И площадь госпиталя увеличить нужно вдвое, сегодняшних 350 метров не хватает.

В приют вложено порядка 15 млн руб. Эту цифру я могу назвать. 20 декабря, кстати, открытие приюта.

Озвучивать сколько мы тратим всего на собак, ни к чему, потому что цифра может вызвать нездоровую рефлексию. Мы не можем лукавить, и если собаку надо лечить, то мы ее лечим по-настоящему. В ближайших планах – превратить наш ветгоспиталь в настоящий, полного цикла, для этого он должен быть круглосуточным, и животных, бездомных и домашних (для нас нет здесь никакой разницы), лечить на лучшем уровне. А такого в городе нет. Как коммерческий проект и не будет, это не окупится никогда. Но мы сделаем. И многое уже делаем — эндоскопию, остеосинтез титановыми пластинами, ортезы на 3D-принтере печатаем, лаборатория у нас немецкая, УЗИ хороший человеческий, рентген цифровой, стационары и т.д. Но главное, конечно, люди в приюте и в госпитале. Им такое приходится видеть и столько через себя пропускать… И хорошего и плохого.

У меня появилась собака в 11 лет, я ездил с ней заниматься на площадку каждую неделю, на выставки ходил... Тогда мало что понимал, конечно, очень много ей недодал. А собака всегда больше отдает, чем берет. Приходя домой с работы видишь эти глаза, улыбку,  идешь гулять с ней гулять... От собак получаешь очень сильный эмоциональный заряд. Но понять  это могут только те, кто это ощутил. Нельзя смоделировать любовь и ответственность. Как правило, люди, у которых в детстве были собаки, вырастают немного другими, более чувствующими, что ли.