«У нас выгоднее платить компенсации, чем соблюдать меры безопасности» - адвокат Ирина Фаст

В этом году «Человеком года» по версии «Делового квартала» стала нижегородский адвокат Ирина Фаст, сильнейший игрок в команде опытных юристов «Гражданские компенсации».

Свою специализацию — защита прав людей, которые пострадали в катастрофах и в ДТП, на производстве, при исполнении воинского долга, в результате медицинских ошибок — Ирина выбрала еще в студенческие годы.

В 1996 году «Гражданские компенсации» начинались всего с двух человек. На максимуме организация объединяла 56 сотрудников. Но сейчас в ней осталось 14 специалистов.

Ирина, с чем связано то, что вы так сократились — ровно вчетверо?

— С 2014 года задача судов — экономия бюджетных средств. Если раньше определенные категории дел всегда рассматривались в пользу потерпевшей стороны, и у нас было по 200-300 обращений каждый месяц, то теперь большинство подобных дел уже рассматривается против истца. Это не только по нашей специализации. Это отмечают все юристы. И бизнес, я думаю, тоже.

Что именно поменялось — в сравнении, например, с первыми делами, с которыми вам пришлось работать?

— Первоначально люди очень мало знали о своих правах, боялись спросить лишнего, тем более обращаться в суд. Недобросовестные организации пользовались этим: компенсации платили в меньшем размере, либо не платили вовсе. С 2000 г. все выплаты рабочим, получившим травму или заболевание при исполнении трудовых обязанностей, взял на себя Фонд социального страхования. Появилось ОСАГО, и это был серьезный шаг в защиту пострадавших в ДТП. Много чего поменялось в лучшую сторону.

Однако наряду с позитивными изменениями с 2014 года мы четко видим негативные тенденции: судебная практика формируется не в защиту слабой стороны — человека, а в защиту бюджетных и государственных средств. По этой причине наши действия за последние четыре года — с того самого момента, как государство, по сути, от людей отвернулось — направлены на то, чтобы положение дел изменить.

СПРАВКА. По данным ЮО «Гражданские компенсации», за последние 2-3 года размер назначаемых судом компенсаций морального вреда в России в среднем составляет 111,3 тыс. руб. — при смертельном исходе, 193 тыс. руб. — за причинение тяжкого вреда здоровью, 87,9 тыс. руб. — за причинение вреда здоровью средней тяжести, и 31,4 тыс. руб. — за легкий вред здоровью.

— К сожалению, наша система очень тяжело работает. Пример — абсурдная ситуация, когда после изменения судебной практики граждан через суд обязали вернуть «излишне» начисленные суммы компенсации за инвалидность. К повороту планировалось более 4 тысяч судебных решений, приставы описывали счета и имущество. Все это были жизненные трагедии. Дело удалось повернуть в пользу людей только после того, как мы дошли до Конституционного суда. Два раза Конституционный суд рассмотрел по существу жалобы и защитил простых людей. 

Деньги у них, к счастью, не отобрали. Но ведь до этого мы писали в различные организации, чиновникам федерального масштаба, которые могли абсолютно незаконную ситуацию остановить «в зародыше». Но «лица, принимающие решения» этих обращений просто не видели. А мы получали либо отписки, либо молчание.

Чтобы пошло какое-то движение, нужен громкий, серьезный случай. Одна клиентка, с которой мы работали по делу об «излишних» начислениях, говорила так: «Если у меня отберут все, что у меня есть, я себя подожгу». А я подумала: вот если она себя подожжет, то ситуация действительно сдвинется с места.

У нас так всегда. Если один сосед регулярно бьет другого, то никто не будет реагировать, пока кого-нибудь не убьют.

Трагедия в Кемерове, в ТЦ «Зимняя вишня», где при пожаре погибли 60 человек, может ли людей чему-то научить?

— Это будет очень показательная история с точки зрения готовности государства признать свою вину в случившемся, готовности судов адекватно оценить жуткую боль родителей, потерявших своих детей.

Мы сейчас в нее непосредственно вовлечены: с коллегами со всей России создали Центр юридической помощи пострадавшим. Вся работа в их интересах проводится бесплатно. А ее очень много. Был очень большой отклик коллег, мы получили море писем от юристов и психологов, пожелавших помогать. Эта трагедия никого не оставила равнодушным.

Сейчас первая часть дела уже передается в суд, идет процесс ознакомления с материалами дела. Первый приговор будет оглашен, скорее всего, весной.

Как сейчас себя чувствуют люди, родители погибших детей, настроены ли они бороться, добиваться наказания для тех, кто будет обвинен?

— Речи о том, чтобы «простить и забыть», нет. Там реально была сложная коррупционная составляющая, это тот случай, когда попустительство, наплевательское отношение ко всему привело к трагедии.

А какие-то выплаты родителям погибших детей полагаются?

— На практике родителям, даже если ребенок погиб, суд присуждает только компенсацию морального вреда, как правило — небольшую, несравнимую с их страданиями, и больше ничего.

Можно ли как-то подсчитать, какие в действительности расходы влечет за собой, к примеру, травма на производстве или смерть человека?

— Конечно. Такие цифры регулярно выводит в своих исследованиях Финансовый университет при Правительстве РФ. Так, установлено, что при потере члена семьи домохозяйство в среднем несет убытки в размере от 40 до 60 миллионов рублей.

Причем не только в случае утраты человека трудоспособного возраста, который содержит семью, но и при гибели ребенка, который впоследствии мог бы заботиться о родителях.

Может быть, вы слышали о том, что в августе в Сочи погиб мальчик — утонул в сливном колодце возле одной из гостиниц. Недавние новости: родителям выплатили 150 тысяч рублей, они согласились с этой суммой, и дело было прекращено «в связи с примирением сторон». Понимаете, насколько люди не верят в то, что может быть иначе?

А если бы такое произошло не в Сочи, а в какой-нибудь европейской стране?

— Как минимум владелец гостиницы бы на этом иске разорился. Нельзя было так оставлять эту ситуацию. Действительно, ребенка не вернешь. Но ведь компенсация — это не только возмещение утраченной ценности, это наказание, это превентивная мера, чтобы люди впредь заботились о безопасности.

Поэтому у нас есть цель: создать такую практику, чтобы размер компенсаций соответствовал размеру реальных убытков, и чтобы люди до дрожи боялись за безопасность других и все делали для предотвращения трагедий.

Это возможно. В развитых странах статистика несчастий другая, потому что очень высокие риски ответственности. У нас же виновнику можно очень легко выйти из ситуации.

Очень интересная мысль. Получается, нужно добиваться того, чтобы складывалась практика больших взысканий за подобные случаи. Тогда все будут предвидеть последствия и думать головой…

— Именно. У нас на Горьковском автозаводе очень много случаев профессиональных заболеваний. Причина — превышение ПДК вредных веществ, которое происходит из-за несовершенства системы вентиляции, и длительная работа во вредных условиях. Но Автозаводский суд взыскивает в пользу пострадавших очень небольшие компенсации, 50-100 тысяч рублей. А ремонт вентиляционной системы, ее переоборудование и приведение в соответствии с современными нормами безопасности стоит намного дороже. То есть, проще платить компенсации, чем сделать все по нормам.

А есть ли все же случаи, когда судом назначаются адекватные компенсации?

— Как правило, только в рамках уголовных дел, и то — большой вопрос, можно ли их считать адекватными. Есть исследования о том, какую сумму компенсации за жизнь или тяжкий вред здоровью считают адекватной сами люди.

Финансовый университет опрашивал несколько тысяч человек в ряде регионов, и получилось, что россиянин оценивает свою жизнь, или жизнь близкого человека, в 4-5 миллионов рублей.

Это не очень большая сумма, учитывая то, что я уже сказала об убытках, высчитанных с помощью экономических методов. И она неадекватна, если сравнивать со странами, находящимися примерно на одном с нами уровне экономического развития. Там это 200-300 тысяч долларов или евро. И поэтому люди не садятся за руль пьяными, потому что есть внутреннее понимание и страх: если что-то произойдет, то ты будешь всю жизнь расплачиваться.

Вся имеющаяся практика говорит о том, что громкие происшествия, к сожалению, не повышают ценность человеческой жизни в принципе.

Да, после «Зимней вишни» семьям погибших выплатили какие-то деньги, потому что это является позитивным обстоятельством при вынесении приговора. Но суды по-прежнему ежедневно назначают мизерные суммы компенсаций за отдельные, «рядовые» случаи гибели и травм, как будто моральные страдания несоизмеримы.

Судебная система находится в глубоком кризисе, и это не секрет. Об этом много говорят и пишут. К сожалению, выхода пока не видно.

Вы стали автором законодательной инициативы, которая должна повлиять на эту систему. В чем она заключается и как продвигается?

— Основное требование — установить минимальный размер компенсации и понятные правила расчета в каждом конкретном случае. Это мировая практика. Везде это решается по-разному: где-то есть огромные сборники, где указаны все возможные начисления — например, за травму руки или утрату мизинца на левой ноге, и суды на эти суммы ориентируются.

У нас сейчас нет ни критериев, ни сумм. Суд должен учитывать обстоятельства несчастного случая, степень вины пострадавшего или лица, причинившего ущерб, и с учетом разумности и справедливости определить размер компенсации. А представления о разумности и справедливости у всех разные.

Суд может назначить один рубль, а может — миллион, как решит судья. Или тот, кто ему указывает.

Мы провели исследования, инициировали публикации в СМИ, недавно состоялось большое мероприятие на тему «Сколько стоит жизнь в России?» при участии уполномоченных по правам человека, по правам ребенка, коллег и представителей Финансового университета. По итогам уполномоченные обещали довести информацию до президента. Решение проблемы не будет быстрым: с законодательной инициативой должны выступить люди, которые имеют на это право. Но на сегодняшний день никто из них не готов взять на себя такую ответственность.

На какое время это может затянуться?

— Нет ни сроков, ни гарантий, ни ориентиров. Если произойдет из ряда вон выходящий случай, может подключиться президент и применить «ручное управление», тогда все случится быстро. Поэтому мы работаем на вере и на желании поменять эту ситуацию.

Все эти трагедии невозможно не принимать близко к сердцу. Как вы боретесь с эмоциональным выгоранием?

— Привыкла. Первые два года было тяжело. Везде видишь опасности, все происшествия проецируешь на свою семью. Иногда опасность просто невозможно предусмотреть. А в жизни чего только не бывает. Ко мне приходил человек, который строгал палочку ребенку для игрушечного ружья. Отскочила щепка — человек лишился глаза. Поэтому я не могу спокойно смотреть на тех, кто колет дрова без защитных очков. У русских людей инстинкт самосохранения снижен.