Режиссер-новатор Дмитрий Волкострелов: «Правительственная ложа – это ментальная проблема»

Центр современного искусства "Арсенал" и нижегородская театральная группа "Провмыза" при поддержке федерального сотового оператора Tele2 организовали годовой театральный проект "ПРОсцениум". "ПРОсцениум"- это театральный эксперимент, клуб-лаборатория по современному театру и перформансу. Одним из открытых мероприятий проекта стала встреча с режиссером-новатором, лауреатом Национальной театральной премии «Золотая маска» Дмитрием Волкостреловым (в течение года компания поддержит еще две встречи с приглашенными экспертами разных направлений современного искусства). Общение эксперта со зрителями проходило с использованием online-ресурсов: любой желающий мог присоединиться к диалогу в канале Telegram или посмотреть трансляцию на канале Youtube. DK.RU выбрал самые яркие цитаты Дмитрия Волкострелова.

Дмитрий Волкострелов — российский актёр, режиссёр, создатель и руководитель «театра post». Родился в Москве в 1982 году. С 1998 по 2002 гг. учился в Московском государственном университете культуры и искусств (МГУКИ) на кафедре режиссуры и мастерства актёра, участвовал в спектаклях театра-студии ДСВ-МГУ. В 2007 г. окончил Санкт-Петербургскую государственную академию театрального искусства. С 2006 по 2007 гг. работал в Академическом Малом драматическом театре — Театре Европы. В 2011 г. в Санкт-Петербурге основал «театр post», независимую театральную команду, не имеющую своей площадки и работающую, в основном, в нетеатральных пространствах.Трехкратный лауреат Санкт-Петербургской молодёжной театральной премии «Прорыв» в категории «Лучший молодой режиссёр». Лауреат специального приза жюри Национальной театральной премии «Золотая маска».

Я могу подойти к актрисе (актеру) и сказать: «Я не знаю, что делать». И это очень важное качество для режиссера, как мне кажется. В государственных театрах сложилась система, когда режиссер как капитан корабля один знает, куда плыть. А я, напротив, люблю ситуацию незнания, и когда актеры видят мою готовность их слушать, всем участникам процесса становится очень легко.

Я никому не завидую. Незавидная у нас, режиссеров, доля. Я смотрю на ту огромную работу, которую делает, допустим, Кирилл Серебренников, и понимаю, что этому невозможно завидовать. Это же адский труд, а я очень ленивый человек. Кириллу Серебренникову  ведь можно и посочувствовать, потому что такая работа требует огромных человеческих затрат! Есть люди, которыми я восхищаюсь, с которыми я бы хотел выпить чаю… А зависть, вообще, дурацкое чувство.

В России не существует традиционного театра. Ведь тот же Станиславский был человеком-новатором, который совершил революцию. А революция и традиции – вещи, как мне кажется, несовместимые. В России не существует такого театра, как, например, в Японии, где есть театр кабуки, в котором веками, из поколения в поколение, передается наследие.

Современные технологии  так резко вошли в нашу жизнь, что мы еще не успели к ним адаптироваться. Возможно, со временем все нормализуется. Прямая коммуникация между людьми очень важна, а театр онлайн – это уже не совсем театр. Театр – это, может быть, единственное место на земле, где люди чуть более внимательно относятся ко всему происходящему. Актеры более внимательно проживают свою жизнь на сцене, зрители более внимательно относятся к людям, которых они видят. Уровень внимания людей к миру, к себе возрастает именно там. В жизни мы очень многое не замечаем. В театре существует возможность остановиться, оглядеться.

Интерпретационный театр мне не очень интересен, я  против интерпретаций. Есть прекрасные режиссеры, которые умеют это делать. Но я, беря в работу классическую пьесу, поневоле вступаю во взаимоотношение с ней, не добавляя ничего нового. А интерпретационный театр, напротив, «налепляет» к пьесе все новые и новые смыслы. Я не думаю, что стоит искать ответ на вопрос: «А кто король Лир сегодня?».

Главный критерий, который должен соблюдать театр и искусство вообще – быть честным.

Мне не приходилось сталкиваться с цензурой.  Я, наверное, очень везучий человек.

Но закон о нецензурной лексике, который был принят, это, конечно, цензура. Спектакль «Три дня в аду» в Театре Наций был снят с репертуара, в том числе, потому, что был принят закон о мате. Спектакль просуществовал, к сожалению, всего один сезон. Мат – это неотъемлемая часть нашей жизни и если театр – это инструмент исследования жизни – то, как можно взять и исключить такую важную составляющую языка? Ведь, согласитесь, странно говорить художнику: «Пользуйся всеми цветами, кроме жёлтого».

Очень важное качество в работе – доверять тому, что предлагает жизнь. Потому что жизнь куда интереснее, чем то, что ты можешь сам придумать. Нужно быть внимательным и открытым всему новому.

Мне кажется, что главная проблема  русского театра – это театральные здания. Архитектура, которая диктует многие вещи. Здания, которые были построены много лет назад, уже не соответствуют духу сегодняшнего дня. Я против самой ситуации сцены. Неслучайно в 20 веке появились камерные пространства, где ее нет. Сцена – для королей, которые сидят напротив  в ложе. А мы, обычные зрители, смотрим спектакль снизу вверх, разглядываем его. Театру нужны новые пространства. Я один раз работал со сценой в спектакле «Путь комедианта». Он получился скандальный, хотя никакого скандала мы не задумывали. Но он стал таким, потому что мы, в том числе, осмысляли ситуацию со сценой. Правительственная ложа – это ментальная проблема. Очень яркий пример – здание Мариинки-2. Это хорошее здание, демократичное, ни разу не имперское. Но при всем этом в нем есть правительственная ложа. В то же время, если вы обратите внимание, в новом здании Мастерской Петра Фоменко нет лож - только партер. На большой сцене ты обречен делать шоу, в хорошем, может быть, смысле. Потому что у тебя 500 человек и если шоу не будет, то случится скандал, который травмирует всех участников процесса. Мы пока не готовы к другому типу театра. И эта обреченность убивает.

У нас в России не было 20 века. Мы понимаем, что Россия -  часть европейской культуры, но тот 20 век, который был в Европе, у нас не случился. Поэтому когда мы сегодня ставим пьесы Сэмюэля Беккета,  являющиеся, по сути, классикой, они вызывают такое сложные эмоции. Часто публика на них реагирует как на сверхавангард.

Одна из возможностей театра — репетиция готовности к неизвестному. Почему неожиданная постановка, как правило, вызывает столько неприятия? Потому что люди чаще всего приходят в театр за определенностью, так как хаоса им хватает в жизни.